Иван Логинов. ИЗБРАННЫЙ. Похоже, сага. Глава I

Если добавить в проступающий рельеф красного, пейзаж можно будет признать марсианским. Разветвляющееся русло местного канала. Но основной тон представленного ландшафта сиреневато-серый, ближе к брусчатке или окалине. С наличествующими к тому же жирными разводами темно-зеленого, преимущественно по кромке. Так что дело происходит явно не на Марсе.

Игрек-образная ложбина, протянувшаяся от одного края кадра до другого, не широка, но под косыми лучами позднего утра отчетливо выражена. У правого обреза ложбина больше похожа на ущелье, перекрытое обломками скальной породы. Размыкаясь почти в середине, ущелье образует некоторое расширение и растекается на два рукава. Главный продолжает заданное направление, боковой отклоняется немного кверху.

Для обзора точка выбрана в самый раз, но для непосредственного присутствия высоковато. Увеличиваем масштаб.

Черная ленточка, выбивающаяся на выходе из ущелья из-под каменных завалов, превращается в колею однопутки. Сбоку от нее, прямо в центре кадра, всплывает припавший к насыпи темный металлический короб. Железнодорожная стрелка. Ныне, очевидно, бесполезная, потому как автоматическая. Рельсы на солнце не отблескивают, однако в самой их середине из-под коричневого проглядывает тускло-серое. Хоть и нечасто, но по ним, видать, ездят. На чем, тоже понятно. Чуть далее на основном пути стоит вагонетка.

На ответвившейся колее ничего не стоит и рельсы надежно укутаны плотным слоем ржавчины.

Ориентируем по сторонам света.

Изображение разворачивается на девяносто градусов. Боковое ответвление теперь уходит правее, основной путь тянется прямо вперед, слегка понижаясь к горизонту.

В ложбине возникает едва слышимый звук, постепенно нарастая, он обретает ритм и наконец идентифицируется как хлопанье крыльев. Идентификации сильно помогает вид приближающейся по воздуху странной горбоносой птицы крупноватого размера и буроватого окраса. То ли разжиревший сверх всяких приличий коршун, то ли донельзя исхудавший филин. Впрочем, наличие на голове хорошо развитого хохолка заставляет подозревать, что ни первая, ни вторая догадка не верна.

Тем более что, раскрыв крючковатый клюв, экзотический пернатый оглашает окрестности хриплым криком, особо налегая на «р»:

– Хозяин, там засада! Дальше надо кррадучись, а то спугнем!

Затем резко тормозит, закладывает крутой вираж и, суматошно молотя крыльями, устремляется обратно. В полуторастах метрах ниже по ложбине сворачивает влево и пропадает из виду. Назад, правда, появляется почти сразу, но уже не вылетая, а выезжая. На плече человека в камуфляже. Когда же загадочный пернатый, заглядывая в лицо своего носителя, демонстрирует характерно хохлатый профиль, становится ясно, что, несмотря на необычную раскраску, он все-таки из попугайского рода.

Хозяину крылатого наездника на вид лет двадцать пять с двумя годами допустимой погрешности, темные волосы коротко стрижены, светлые глаза внимательны, но не прищурены и не бегают.

Нечто неуловимое в его облике наводит на мысль, что это главное лицо будущего действия.

Восседающий на плече попугай, надо полагать, включен в личное сопровождение. Возможно, для бесед на умные темы. Если, конечно, таковое желание у героя возникнет.

Что, впрочем, маловероятно. По крайней мере пока он его еще не проявлял.

Откуда сие известно?

Ну вы даете.

Стоп. Кто тут к кому обращается?

Ладно, хватит играться в прятки. Этак и до маразма недалеко.

Пора переходить от отстраненного третьего к обобщенному первому.

Мы это. Во всей красе и полным на сегодняшний день составом.

Поначалу нас было, скорее, двое (привычное самоощущение любого геймера), затем в спутники навязался хохлатый, с ходу заявивший претензии на используемое нами имя. Очень уж оно, видите ли, приятно для произнесения. Особенно когда с рождения картавишь. Можно сказать, влез в устойчивый тандем. Подозревая, что он не по своей воле и уклониться все равно не получится, спорить мы не стали. Вдруг и в самом деле скрасит путь. А он у нас неблизкий – в конечном счете туда, где под стылыми волчьими звездами над заснеженным настом бесшумно плывет аспидно-чешуйчатый, вызывающе пульсируя рогом.

Аналогичным тому, что в данный момент покоится в наших средних наспинных ножнах.

А должен торчать во лбу гордо-крылатого.

Но сперва нужно выковать из него клинок для хорошего броска.

Это и есть наша ближайшая задача.

Все, с интродукцией покончено, время приступать собственно к действию.

Аккуратным пружинящим шагом направляемся вдоль железнодорожной линии к разъезду. Дно профильной выемки каменисто и щебнисто, если что и растет, то обзору своими хилыми стеблями не мешает. Ложбина пуста вплоть до заваленного ущелья, нигде ничего не шевелится. Спрятаться, кроме ящерки, ни у кого не получится. Картавый над правым ухом продолжает возмущаться приглушенным сипом:

– Да там, за поворротом. Говоррю же, мелькнуло что-то. Пррям в камни юрркнуло.

– Каких размеров?

– Мне настолько кррылья не рразмахнуть!

– Хвостом перед юрканьем вильнуло?

– Вррать не люблю, хвоста не видел.

– Ну а само-то оно в перьях или чешуе было?

– По-моему, это называется бррезент.

– Ладно, не бурчи, разберемся.

Для начала немного отдергиваем левый рукав, опускаем глаза на запястье и проводим пальцем по левому краю плоского прямоугольного утолщения на внутренней стороне широкого браслета. Раздается длинный «би-ип», матово-черный прямоугольник, не меняя цвета, обретает глубину, и на нем одна за другой начинают высвечиваться зеленоватые строки. Мигнув несколько раз, уступают место следующим.

Активация.

Поиск сети

Не обнаружено.

Направление на ближайший терминал

Не установлено.

Работа в автономном режиме.

Загрузка персональных файлов.    

Идентификационный номер: 9099079979

Используемое имя: Брайан′.

Экипировка стандартная:

комбинезон камуфляжный «Лето» б/у

майка х/б стираная

ботинки кожаные маршевые разношенные

носки разовые новые.

Наручи углепластиковые индивидуальной подгонки

левый со встроенным рейдовым навигатором

правый с куммулятивно-кинетическим браслетом.

Вооружение:

именной крис

нож метательный самодельный.

Квестовые предметы:

рог драка.

ЛИЧНОСТЬ

          СПОСОБНОСТИ:

          1. Сила 4

          2. Ловкость 4

          3. Выносливость 4

          4. Воля 4

          5. Восприятие 4

          6. Интеллект 4

          7. Обаяние 4

          8. Удача 4

          9. Безумие 4

          ЗДОРОВЬЕ:

          114 хитов

          НАВЫКИ/УМЕНИЯ:

          ближний бой +

          метательное оружие +

          кузнечное дело +

          общение +

          ОСОБЕННОСТИ:

          иммунитет к ядам

          ночное зрение

СУДЬБА

          ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ:

          устремленность +++

          ГЕРМЕНЕВТИЧНОСТЬ:

          эмпатия +++

          ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ:

          Призванный +++

Сканирование локационного пула

Ситуационный модификатор: 6.

Персональный модификатор: 4

Ситуационное соответствие: 0.666(6).

Общее отношение: отсутствует.

Карма: никакая.

МОДАЛЬНОСТЬ: главный герой.

Страховой полис выписан 03.09. 0299, 07:57

Желаете перестраховаться?

На черном фоне возникают два подмигивающих квадратика: «Да», «Нет». Тычем пальцем в «Да». Перестраховка в нашем деле частенько избавляет от необходимости проходить заново уже пройденное. Экран с одобрительным бипом откликается:

Вся ваша жизнь по настоящий момент включительно застрахована в полном объеме и останется сохраненной вплоть до особого распоряжения. Удачи!

Понятно, второй этап мы начинаем с теми характеристиками, с какими завершили первый. За исключением ситуационного соответствия, общего отношения и кармы, которые придется, очевидно, зарабатывать заново. Наверное, правильно, потому как они зависит не только от нас. А вот комбез, переставший по артикулу соответствовать сезону, можно было бы и заменить. С другой стороны, осень факт пока лишь календарный и растительности до индейского раскраса еще далеко. Да и смена экипировки на марше – забота самого рейдера.

Совершив неопределенное движение лицевыми мышцами, следуем дальше. Минуем вагонетку, которая вообще-то не вагонетка, поскольку пути, на которых она стоит, не узкоколейные. К тому же, над ее платформой возвышается колонка, увенчанная коромыслом. Допотопная, но все-таки дрезина. С ручным приводом. Впрочем, ежели под уклон, то и самодвижущаяся. Спонтанному началу процесса препятствует тормозной башмак, всунутый под одно переднее колесо.

Расположенная метрах в двадцати стрелка переведена на основной путь. И очень давно. Все зазоры забиты грязью и заросли ржавчиной.

– Хозяин, – раздается над ухом намеренно отвлеченный голос, – а ты в куррсе, что у птиц угол обзорра трриста гррадусов? Даже когда не верртишь головой.

– Ты хочешь сказать?..

– Точно. Почти за спиной. Только без ррезких движений, а то рразбегутся рраньше врремени. Всю потеху испорртишь!

Медленно поднимаем десницу, как бы в задумчивости, чешем в потылице и плавно разворачиваемся, запуская длань под пятнистый бэушный кафтан армейского образца и подбираясь чуткими перстами к рукояти метательного ножа, притаившегося до поры в специальном пазу на правой лопатке поддевки, сработанной из двойной шкуры варана, сраженного нами в скоротечной схватке совсем неподалеку, если мерить по прямой.

Длины фразы как раз хватает на то, чтобы проделать это без суетливой спешки, то бишь, в естественном ритме.

Правое русло разветвляющейся ложбины, куда устремлена боковая колея железки и где должен находиться вход в старый каменоломный карьер, перекрыто цепью темных личностей, примерно в десяток рыл. Телосложением все до последнего плотно сбиты, однако росточком не выдались, хотя до истинных карликов все же не дотягивают. С самого низу они в кирзе, посредине в брезенте, сверху кудлаты и бородаты. Заскорузлыми лапами каждый крепко сжимает строительный инструмент, стилистически нейтрально именуемый кирка. Впрочем, в данном контексте больше, пожалуй, подойдет просторечный вариант – кайло. Заодно и очень точно срифмуется с той частью тела, кою окладисто обсела волосатость.

Неизвестно, что картавый имел в виду под потехой, но бросаться врассыпную встречающие, похоже, не настроены. С другой стороны, резких движений действительно следует избегать, по крайней мере до начала действия. Которое вполне может дальше пойти уже на рефлексах. Посему направление происходящему лучше задать заранее. Пока контроль за ситуацией не перешел от головного мозга к спинному.

Для выполнения входного задания потребуется, вероятно, как обычно, привлекать все имеющиеся способности. И в первую голову следует всмотреться в заросших по глаза кайлоносцев повнимательней.

С виду вроде бы не бойцы. Кирки свои сжимают чересчур крепко, а это замедляет реакцию, тормозит рефлексы. Да и когда дойдет до дела, перенапряженные загодя мышцы быстро устанут. Хотя при таком численном превосходстве вовсе и не обязательно брать умением.

Но проход они перегораживают грамотно, по выпуклой дуге, представляющей собой часть окружности. Получается, мы в центре. До любого из них равное расстояние, потому как по радиусу. Восточное ответвление за их спинами завалено крупными камнями, которые, похоже, откатили туда, когда расчищали переезд.

Ладно, всмотрелись, пора уже действовать, но до того как все перейдет в почти автоматический режим, неплохо бы от слабых мест избавиться. Ахиллесова пята у нас в данный момент на плече. Надо куда-нибудь отослать, возможно, в самом процессе времени отвлекаться уже не будет.

– Которого на себя возьмешь? – обращаемся, слегка скосившись вправо.

Собеседник принимается перетаптываться на плече.

– Давай я лучше их отвлеку. Всех срразу.

– Как отвлечешь?

– Залечу за спины и кррикну: «Эй, волосатый, а у тебя на заду дыррка!» Как только они поверрнут головы, ты начинаешь ррывок и одного за дрругим…

– А где гарантия, что дырок там на деле нет и вид их им еще не наскучил?

– Не перреусложняй, хозяин. Они на кррик сзади будут рреагирровать, а не на смысл.

Резонно, тут не поспоришь. А вот про одного за другим хохлатый, пожалуй, загнул. Однако парочку действительно положить успеем. Вон тех, в середине дуги. Тем самым освободится проход. Но что имеем дальше? Восемь кряжистых мужиков за спиной. С кайлами в мозолистых руках и клокочущей жаждой мщения в заскорузлых душах. Даже догонять не требуется. Восемь кайл (или все же кайлов?), крутясь в воздухе, летят вслед. Минимум одно с хрустом врубается в затылок.

Неожиданно резкая боль. Волна шока. Провал.

Мутная тьма.

Перезагрузка. Возвращение к началу размышления.

Похоже, надо искать другой ход.

Может, здесь перезаписаться? Чтоб потом не тащиться лишних сто метров от стрелки? Нет, пожалуй, опасно. Тем самым сотрется предыдущая запись. А вдруг не сумеем выбраться из ситуации? Придется идти с самого начала, из-за поворота. Хоть это и не далеко. Пока еще. Но надо вырабатывать привычки. В условиях мировоззренческого вакуума, именно они исполняют роль принципов.

На периферии сознания продолжает саднить какая-то засевшая заноза, и связано это не с умением, а с числом противника. Стоп, восемь ли? Нет, после того, как мы гипотетически положим двоих, останется десять. Потому как в поле зрения их ровно двенадцать. Что-то тут не так. Больно уж правильное число. Не апостолы ведь. Возможно, ключевое слово тут – в поле зрения. Если допустить, что символизм из ситуации не исчез, наверняка, где-то еще один притаился.

Так, ну-ка еще разок.

Хохлатый со склона подает крик, кудлатые оборачиваются, мы стартуем и оп-па! За спиной и сверху раздается крякающий выдох, волоски на загривке шевелит холодок, инстинктивно мы резко уклоняемся влево. Крутящаяся кирка со зловещим шелестом проносится мимо, но скорость потеряна, рывок загублен, прямо перед нами двенадцать успевших изготовиться к проповеди апостолов в кирзе и брезенте.

Если предыдущий вариант был в лоб, настоящий, похоже, по лбу. Результат по определению тот же. Хотя и удачливое кайло с противным чавканьем проламывает уже височную кость. Однако в нашем деле подобные штуки означают не конец пути, а всего лишь перезагруз с повтором. Если вы, конечно, еще не научились прогонять варианты в уме. Время, правда, и при таком способе теряется. В отличие от переизбытка адреналина, от которого не скоро избавишься. Равно как от ощущения, что череп у нас из стекла.

Зато теперь мы знаем, где тринадцатый. Вон на том склоне, как раз над переездом. Сидит себе на камушке и поглядывает вниз. Вокруг головы повязка, из которой сбоку торчат вверх три коричневых пера, может, и орлиных, но вместо экзотического томагавка традиционная кирка на коленях. Видимо, стационарный пост у дрезины. Похоже, именно она представляет главную их ценность.

Ну, это уже кое-что. Действуем теперь не совсем вслепую. Попугай, как прежде, отвлекает кайлоносцев ехидным замечанием по поводу штанов, мы же разворачиваемся, снимаем метательным ножом наблюдателя с уступа, подскакиваем к чуду подвижного состава, слегка откачнув назад, выбиваем тормозной башмак, с ходу запрыгиваем, потому что забежать сзади и разогнать уже точно не успеть. И... начинаем являть собой на медленно набирающей ход платформе прямо-таки дразнящую мишень для разъяренных мстителей, у которых, помимо урона, нанесенного трудовым резервам, еще и уводят из-под носа средство передвижения. Дюжина крутящихся в воздухе кирок с торжествующим гудением устремляется вдогонку. Одна из них аккурат в затылок.

Так, с силовыми вариантами полный облом.

К тому же, в послании гномьего деда речь шла не о проходе, а о точке отправления. Смысл, если вдуматься, совсем другой. Не прорваться, а начать движение туда, куда нужно. Возможно, лишь с помощью волосатых, тройку из которых мы уже положили в проигранных вариантах.

Хохлатый, все нетерпеливее топчущийся на плече, наконец не выдерживает:

– Ну, так и будем стоять супрротив, пока они не прримут нас за столб позоррный?

– Не преувеличивай их простодушия.

– А что тогда?

– Попробуем переговоры.

– Думаешь, у них есть к ним склонность?

– Проверим. Для начала назовем пароль.

– Какой еще парроль, откуда он у тебя?

– Долго рассказывать. Коли грамотный, обворуешь как-нибудь по пути библиотеку и сам прочтешь.

– Ладно, называй, а я пока куда повыше перреберрусь, черрт его знает, как они срреагируют. Вдрруг этот парроль рработает как детонаторр.

– Найдешь где консервную банку, – усмехается Брайан, – тащи сюда. Я тебе медаль за предусмотрительность вырежу.

Пропустив реплику мимо ушей, картавый спархивает с плеча, взмывает в воздух и опускается на небольшой уступчик под обрезом правого склона. За пределами полета шального кайла.

Вот и славненько, теперь, если что пойдет не так, то исключительно по нашей вине.

– Здорово, мужики! – нарушает Брайан затянувшееся молчание.

Предоставленная на ответ пауза повисает в воздухе. Встречающие явно не находят нашу репризу законченной. Ну да, ария заезжего гостя подлиннее будет.

В ущелье она прозвучала бы, наверное, неплохо, но нам, пожалуй, не вытянуть. Голос не оперный. Да и темперамент другой. Посему Брайан лишь добавляет легкой напевности в интонацию. При желании это можно счесть речитативом:

– Мне тут к главному горну надо…

Слушатели разом обращают лица к расположенному чуть левее центра самому коренастому. Возможно, приземистость в их клане является признаком породы. Впрочем, карьерный авторитет отмечен и особыми знаками – большой бородавкой над переносьем и россыпью средних где попало. И что бросается в глаза не меньше, он единственный, кто никуда не переводит взгляда. Понятно, указаний ему ждать не от кого.

Бородавочник слегка набычивается, как при сдержанном рыге, затем размыкает волосатые уста:

– А почему тебе?

Ответ Брайана прост:

– Больше некому.

Глава киркастых продолжает демонстрировать сомнение:

– На наших ты не похож…

– Кто может знать, – поднимает Брайан бровь, – как должен выглядеть идущий к горну? Разве только сам Морадин.

Крыть бородавочнику нечем. Названо куда больше, чем требовалось для пароля.  Но, похоже, загвоздка в чем-то другом.

– Говоришь ты правильно, – тянет он, неторопливо осматривая окоем, – и даже красиво… Где, кстати, научился?

– Полагаешь, чему-то можно научиться, если оно не дано от рождения?

– Ну мы же освоили работу с киркой, – хрюкает предводитель карьерного клана, вполне готовый обидеться.

– Навык и дар, – припускает Брайан в голос назидательности, – суть разные вещи. Прилично махать киркой каждый сумеет наловчиться, достаточно проявить упорство. А вот бородавка на лбу не у всякого вырастет, сколь того ни желай. Верно ведь?

– Ну, в общем, да, – соглашается после некоторой заминки отмеченный свыше и расправляет плечи. – Мы вон нашего писца как только ни учили. И кормили на убой, и неделями жрать не давали, а все бестолку. Прочтет свою запись, и не то что работать – жить не хочется. Похоже, в самом деле, коли не дано, то не дано.

– Приспособили бы кого другого.

– Да в грамоте у нас, – вздыхает вождь, – никто более не силен. Я и сам-то не все буквы знаю. В смысле, только одну. И ту в его летописи ни разу не встречал. Совсем редкая, видать.

– А как выглядит? Показать можешь?

– Само собой. Я ее как личный знак использую.

Глава каменоломного племени перехватывает кирку и, приведя в движение бородавки на лице, чертит у ног решительную загогулину.

Мысленно перевернув и рассмотрев из всех положений, подтверждаем:

– Да, эта буква не в каждой книге попадается.

Вождь расправляет плечи:

– Да и нас самих еще поискать нужно.

– Точно. Ну а в летопись вашу можно глянуть? Или исключительно посвященным разрешается?

– Да почему ж? Для истории пишется. Руки только нужно помыть, а то уже так заляпали, что и названия не видно. Сейчас, посмотришь.

Бородавчатый обращает лицо к переезду и, вздернув бороду, принимается выкликать во все легкие:

– Писец! Писец!! Пи-сец!!!

Звучит, надо сказать, не очень. Мы бы такое слово орать не рискнули. Во всяком случае, прилюдно.

– Подожди, – останавливаем впадающего в раж вождя, – ты пост оголить хочешь?

– Верно, – приходит он в себя, – не дело. Эй, Мозгля! Подмени-ка писаку. Все одно ему в карьер пора, поближе к трудовому фронту. Скажи, чтоб рысью, да книгу пусть не забудет, малахольный.

Посланный на задание выдвигается из рядов, закидывает кирку на плечо и в степенную развалку направляется к переезду. Ни в анфас, ни в профиль, ни со стороны спины мозглявость в его облике себя не обнаруживает, возможно, наблюдать нужно гораздо дольше.

Возвращаем взгляд к вождю, переключившемуся на другую проблему.

– А скажи-ка, Брыль, – вопрошает он, скашиваясь вбок, – отчего у нас тачки скрипят громче, чем Жрун своим брюхом бурчит?

– Так ить сам же солидолу не дал! – встряхивает щеками левофланговый.

– Правильно не дал, – наставительно тянет бородавчатый, – солидол экономить надо. Знаешь же, сколько дрезина жрет. На одну ходку и осталось. Вот съездим в город, выменяем. Если камней достаточно добудете. С энтузиазмом-то у вас не больно весело. Но, может, он сегодня сумеет поднять.

Вождь взглядывает нам за спину.

Оборачиваемся.

От переезда к общей группе, пожевывая длинную травинку, приближается, сразу видно, не работник кайла, хотя и оно в опущенной руке присутствует, исполняя скорее роль трости. Борода не обрублена, как у всяких прочих, а обмотана вокруг шеи на манер шарфа, конец которого артистично заброшен за спину. В дополнение к помянутым ранее перьям над ухом, по груди в такт шагам елозит висящая на шнурке лампадка со снятым фитилем, а под мышкой зажат амбарный фолиант в обложке неопределенного цвета.

Рассеянный взор с поволокой продолжает скользить над горизонтом и после того, как трехперый останавливается перед общим строем.

– Про вчерашний вечер запись готова? – с нажимом вопрошает вождь.

– Естественно, – роняет летописец и опускает глаза на присутствующих.

– Давай сюда.

– Проверять будешь?

Из-под маски удивления, слегка высовывается ухо ехидцы.

– Проверять? А и проверим заодно.

Вождь подступает вплотную, забирает летописную книгу и протягивает нам.

Отряхнув ладони об штаны, принимаем, стараясь держать за обрезы. Заложенная тесемкой летопись раскрывается на нужном развороте.

Взгляду предстают старательно выписанные буквы в печатном начертании:

Друба гаыгл захря дрща мшком абмыргло. Дрява загвыщ абриво унтрючми вталрязб. Чмявей рыдуйж скрлощ зисиг гпдрм. Джмук керавшипн ячрвпрд. Грюгца дкн. Чапуж цияцл умсист нюскнк ийдрк. Бы. Анувытб хрн.

Текст тянется еще на полстраницы. Дальше, похоже, про то же.

Поднимаем глаза.

На закинутом лице автора нежится легкая улыбка.

Улыбаемся в ответ куда шире и откровенней.

Летописец смаргивает, поджимает губы, вытаскивает из-за уха одно из перьев, внимательно осматривает и начинает чистить острие ногтем.

– Что скажешь? – вклинивается в пантомиму вождь.

– Ну, – насупливаем брови, – буквы достаточно обычные, ни одной чересчур редкой. Гласных, пожалуй, маловато, но это дело вкуса. Про остальное говорить рано, надо еще интонацию послушать. Тому, кто писал, виднее, где делать паузу, куда ставить ударение.

– Вон оно как, – проникается вождь. – И тут свои тонкости. Ладно, пусть сам читает.

Возвращаем творение автору. Тот забирает не глядя и на пару шагов приближается к общему строю, оставляя тем самым нас за спиной. Держа книгу на отлете, принимает декламационную позу.

Затем начинает читать свою запись. Что называется, на голубом глазу.

Вечер того же дня.

У Везуна загноилась старая рана на пятке. Посовещались у костра и решили засевший в наросте гвоздь вырезать. Везун, как обычно, духарился, что ему все нипочем. Поэтому держали только вдвоем. Когда Чинила приступил к высвобождению шляпки, Везун извернулся и другой ногой лягнул его в нос. Чинила обиделся и, заливаясь юшкой, ушел, вместе с сапожным ножом. Пришлось звать Бугра, который велел навалиться гуртом, а сам вгрызся клещами в мозоль, добрался до гвоздя, на раз-два-три раскачал его и выдрал. Придя в сознание, по новой раздухарившийся Везун впрягся в водовозную бочку и похромал к роднику. Но, наполненную, на склоне уже не удержал. Покатилась она назад с горочки и, набрав ход, врезалась в уступ. Тележка развалилась, передняя ось треснула, а бочку разнесло в щепы. Себе Везун ничего не сломал, но передвигаться уже не мог. Не дождавшись воды, пошли к роднику и принесли Везуна на руках. Нога распухла и стала походить на сталагмит, а сам он впал в горячечный бред. Все кричал, что доберется до цитадели длинноухих, требовал лишь прикрыть со спины. По совету Чинилы сделали ему перевязку, и он отключился. Спать легли без ужина. Доведенный до помрачения рассудка Жрун полез в темноте на откос охотиться на ящериц. В отличие от прошлого раза, не сорвался и даже, кажется, чего-то поймал, потому что полночи потом просидел в отвале, делая свое дело, кстати, очень громко. По общему мнению, намеренно. Когда, наконец, унялся, Мозгля, накануне провалившийся в отстойный шурф, принялся донимать всех своим бухыканьем, переходящим в хриплый лай. До утра не давал уснуть.

Летописец смолкает и медленно закрывает фолиант.

Черт, как он это делает? На ходу переводит? Ага, с гномьего.

Длящуюся тишину нарушает убежденный голос с правого фланга:

– Сдохнем мы все в этом долбанном карьере. Пошли уже, горемыки!

Волосатые разворачиваются и, волоча за собой кирки, бредут к проему в северном склоне, укрытому камнями. Видимо, замаскированный вход в каменоломню.

Вождь вскидывается:

– Да сколько ж было говорено, героического надо!

Летописец надувает губу:

– А что, Везун не герой?

– Дебил он, известное дело! Опять ни пожрать, ни умыться толком. Где теперь бочку брать? До поездки в город сырыми кореньями питаться придется.

– Ну а чего еще героического может вечером произойти?

– Ладно, – машет рукою вождь, – давай за всеми в карьер, поближе к трудовому кипенью. И чтоб к обеду было про доблесть!

Летописец ведет плечом, сует амбарную книгу под мышку и направляется вслед сотоварищам, пристраиваясь в волосатую и киркастую вереницу замыкающим.

– Работнички! – провожает вождь энергичным словом свой народ, неторопливо втягивающийся в узкий проем.

– Может, уездились? – высказываем осторожное предположение.

– Уездишь их. Где нагрузишь, там и встанут. Просто смысла не видят.

– Цель укажи.

– Где ж я ее возьму?

– Исполнить долг, чем не цель?

– А, ты про свое. Но тут такая ситуация. Для возвращения к горну нужно дрезину задействовать. Причем по полной. На таких скоростях мы ее вообще не гоняли. Буксы могут расплавиться. Да еще и солидолу с гулькин хвост. Вот съездим в город, тогда и попробуем. А ты пока подсоби, глядишь, быстрее камушков наберем. Для обмена.

– Чем подсобить-то?

– Ну, например, шурфы долбить. Или штольни пробивать. Заодно киркой махать наловчишься.

Из каких-то глубинных отложений на поверхность всплывает порядком подзабытое существительное. Забой. А потом и глагол от того же корня. В призывном наклонении.

Но деваться вроде некуда. Во всяком случае, пока.

– А какие, – оттягиваем время, – камушки тут водятся?

– Разные. Больше всего прозрачных и зеленых. Коричневые попадаются. Однажды синий нашли.

– Аквамарин, что ли?

– Наверное, –  легко соглашается глава карьерных старателей.

– А прозрачные, поди, алмазы?

– Может, и алмазы, – опять не спорит он.

– Полюбоваться дозволишь?

Вождь вздыхает и лезет пятерней за брезентовую пазуху. Коротко почесавшись по пути, извлекает пухлый мешочек, висящий, оказывается, на шее. Не снимая, приспускает завязку и показывает.

Просовываем в дырку палец, остается еще место заглянуть одним глазом.

– Погоди, а это не бутылочное стекло?

Хозяин самоцветов плотно затягивает веревочку и пропихивает мешочек назад к животу.

– Дело не в названии.

– А в чем?

– В блеске, понятно. Именно он ценится. Ладно, пойдем фронт работ покажу.  

Ох, и мудер вождь. За таким можно и без раздумий.

Направляемся следом.

Сам спуск в карьер достаточно удобен, загромождены лишь подступы к нему. За коротким проходом в склоне открывается расширение неглубокого каменистого ущелья, тянущегося с небольшим понижением на северо-восток. На кимберлитовую трубку совсем не похоже. На бывший рудник тоже. Ничего перерабатывающе-обогатительного здесь не разместишь. Разве только вон та груда мятого и гнутого металлолома была когда-то дробилкой. Для производства щебня в районных масштабах.

Чуть далее по той же стороне разбит полевой лагерь с брезентовыми навесами и потухшим костром, вкруг коего расположены окатанные валуны, а рядом валяется вверх дном закопченный котел.

Валунов ровно тринадцать. Гостям, вероятно, полагается приходить со своими.

Плоское ложе распадка густо усеяно коническими кучками долбленого крошева.

Кудлатые старатели бредут вглубь прииска, высматривая, видимо, куда втиснуть еще один шурф.

Вождь машет рукой от навеса.

– Иди кирку возьми. Везуну она сейчас ни к чему.

Затем встает на карачки и залезает под тент.

Из-под навеса вырывается визгливый крик:

– Режьте, гады ушастые, ничего не узнаете!!!

Вождь задом выбирается обратно, поднимается и отряхивает руки:

– Вот черт, намертво вцепился. Придется ждать, когда очнется.

На душе веселеет. Кайло совсем не то орудие, на котором специализируется у нас Брайан, да и руки он привык держать свободными.

– Ну тогда я пока так, огляжусь просто. Кстати, здесь вроде и кирку-то некуда приложить, все уже поизрыто.

– Это только рядом, ниже посвободней, а за родником вообще рой не хочу.

– А камушки ваши и там попадаются?

– Попадаются, правда, не часто.

– Чем дальше, тем реже?

– А ты откуда знаешь? – подозрительно шевелит большой бородавкой вождь. – Разбираешься в горном деле?

– Скорее, в поисковом, – успокаивает его Брайан. – Слушай, а это место для стоянки вы как выбрали?

– Не помню, наверное, решили, что оно удобнее. Ну и остатки кострища там были. Валуны опять же.

– Вот-вот, похоже, основная залежь как раз под вашим лагерем. Вели как-нибудь проверить.

– А жить тогда где?

– Засыпьте ямы на той стороне и перенесите стоянку.

– Легко переустраивать, – поджимает губы вождь, – когда не тебе корячиться.

– Да ведь и камушки не мне нужны, – напоминает Брайан.

– Ладно, ступай уж, – заканчивает аудиенцию глава карьерного клана, – мне тут подумать надо.

Ступаем. Не забывая, поглядывать, куда.

Метров через сто изыскательские пирамидки действительно начинают редеть, а чуть погодя исчезает и необходимость специально смотреть под ноги. За небольшим поворотом падение ложа ущелья становится более выраженным. Нависающий складчатый валик, опоясывающий изгиб правого склона, очень удобен для обозрения и верховий, обмеряемых в данный момент задумчивыми шагами вождя, и низовий, где волосатые старатели уже почти пришли к единому мнению, в каком месте закладывать шурф. Все видно одновременно. Если не лениться вертеть головой. Но не летописцево это, конечно, дело. Кто ж тогда будет вслушиваться в вечность? Свесив ноги и навалясь спиной на откос. Или он, прижмурившись, на солнышке греется?

Карниз невысок, карабкаться не нужно. Оперевшись даже одной рукой, можно запрыгнуть.

Летописец, скашивает глаза, затем протяжно зевает и встряхивает шевелюрой.

Заглядываем в раскрытую на коленях скрижаль. Обе страницы пусты.

– Забыл, как первое слово пишется?

– Сначала надо придумать, что писать. Сейчас вон народ раскачается, чего-нибудь изобразит. Отберем подходящее, придадим героическую форму, чтобы Бугор поменьше разорялся. А потом уж запишем, записать недолго.

– Пока никого рядом, объясни мне этот фокус.

– Какой еще фокус? – настораживается он.

– Как ты их читаешь, свои записи?

Летописец было делает непонимающее лицо, затем хмыкает.

– Так и читаю, наизусть.

– А если что-нибудь из головы вылетит?

– На память не жалуюсь.

– И все равно, почему не писать именно то, что читать собираешься? Хотя бы по фонетическому принципу, бог с ней, с орфографией.

– То есть?

– То есть, используя те или близкие по звучанию буквы.

– Да откуда ж мне знать, которые буквы те?

– Подожди, как же ты грамоте учился?

– Так и учился. Наши однажды выкопали ящичек с новым уровнем. В нем лежали и сложенные листы со схемами и инструкциями. Уровень в городе на чайник обменяли, а листы Бугор вручил мне и велел буквы выучить. Я и выучил. В смысле, как пишутся. А как читаются, спросить было не у кого. Да разве ему объяснишь? Впрочем, я и не пытался. Лучше все-таки летопись вести, чем камень долбить.

Значит, и эдаким макаром письменности возникают. Какие там памятники в истории расшифровать не удалось? Анувытб хрн.

– Ну что, – спрашиваем волосатого Кирилломефодия, – продиктовать тебе, как буквы звучат?

Карьерный просветитель, прикрывает один глаз, быстро-быстро скребет в затылке, затем взглядывает искоса:

– Хочешь сказать, у меня плохо получается?

– Отчего ж. Захря дрща мшком…

– Серьезно, дрща мшком?

– Да еще абмыргло. Вообще апокалиптическое. Или апоплексическое.

– Представляю, Бугра бы точно кондратий хватил. Спасибо, кстати, что не прочел тогда вслух.

– Да не за что. Я ж не с инспекцией, исключительно по своим личным делам. Что называется, мимоходом. И чем скорее пройду, тем лучше.

– А в чем закавыка?

– В дрезине вроде. Мне ведь к главному горну надо.

– Понятно. Про солидол Бугор поминал?

– Даже два раза.

– Это его следующий бзик, после героизма. Каждый день прячет и перепрятывает банку из одного шурфа в другой. Поначалу все забывал, в какой именно, потом придумал. Так что попробуй вон в той ямке порыться, над которой рогулина с тряпочкой торчит. Как бы ненароком, дескать, нога соскользнула.

– Спасибо за совет, считай, мы квиты.

Спрыгиваем с уступа и направляемся к противоположному склону, туда, где над одной из пирамидок реет брезентовый лоскут. Из нижней части распадка доносится размашистое «Ииэх!», а затем еще несколько слов, относящихся к экспрессивной лексике. Что там произошло в точности, отсюда не разберешь, но судя по эмоциональной окрашенности криков, кто-то сильно промахнулся. Ну да, подвиг не вдруг-то дается, главное, напора не снижать.

Заглядываем в отмеченный шурф. На дне, слегка приваленная плоским камнем, лоснится жестяная банка. Голыми руками ее не возьмешь, может и выскользнуть. Снимаем с древка драный штандарт, накидываем и ухватываем родимую за верхний обод.

Возвращаемся к становищу.

Вождь продолжает мерить площадку вдумчивыми шагами, но теперь уже с кайлом на плече. То ли Везун очнулся, то ли свое персональное из сейфа достал.

– Слушай, – привлекает его внимание Брайан, – я тут в какую-то яму оступился, да так удачно, оказалось.

– Ух-ты, – вяло радуется глава старателей, глядя на банку, – а я ее давно списал. Решил, окончательно потерялась.

– Кто буксы у дрезины будет смазывать? – не желает уклоняться Брайан.

– Да смазать недолго, не в том же проблема…

– А в чем?

– К горну, – вздыхает вождь, – отправляться надо по восточной ветке. А ты же видел, насколько она завалена. В одном месте и рельс вывернут. Там работы на целый день в упор. Народ на это сейчас не поднимешь. Вот съездим в город, привезем бочку для воды, прихватим мешок картошки, устроим праздник. Глядишь, сил у них прибавится… Но если ты в одиночку управишься, никто тебя держать не станет.

В одиночку? Сильно сомнительно. Но попробовать все равно стоит.

Оставляем банку на одном из валунов и правим к выходу из карьера.

Чтобы двинуться на восток, для начала нужно перевести дрезину на боковой путь. Автоматическая стрелка никакого содействия в этом не окажет, сколь ее ни пинай. Значит, придется отжимать ломом. Впрочем, можно, наверное, и киркой.

Следующие метров двести колеи усеяны камнями разного размера и всяческой формы.

Ну, Брайан, бог в помощь!

Крякаем и начинаем мысленно ворочать. Мелкие просто откидываем в сторону, более или менее округлые откатываем. Затем попадается плоский, который ни в какую не желает катиться. Приходится ставить на ребро. Слегка повыламывавшись, он поддается. Но на повороте, уже за спуском в карьер, обнаруживается повреждение колеи. Один рельс в пролете отсутствует и поблизости не валяется. Поврежденный участок находится в том месте, где изгиб наиболее выражен, поэтому пролет недлинен. Однако преодолеть разрыв, разогнав дрезину, даже мысленно не получается. Представить, как перетаскиваем ее супротив пупа, тоже совести не хватает.

– Бам! Бам! Бам! – разносится по ущельям.

Ба, да это же в подвешенный рельс бьют! Как же мы его не заметили?

Летучим шагом возвращаемся в каменоломню.

Двигаем к костру, обшаривая взглядом становище. Куда ж они рынду пристроили?

А, вон она, совсем в сторонке. Свисает с балки, выпирающей из груды бывшей камнедробилки. Рядом и лом, приспособленный под било, прислонен.

Зачем сейчас звонили, не очень понятно, весь наличный состав экспедиции и так уже в лагере, включая Мозглю, вроде бы охранявшего дрезину. Видимо, загодя на обед собрались. Но никто не садится. Причем спокойно стоят только вождь с летописцем. Остальные мечутся по площадке, размахивая руками. Над сбивчивым гомоном вдруг возносится осмысленный крик:

– Мало того, что жрать нечего, так еще надо выслушивать, какие мы придурки несусветные!

– А потом опять пустую породу долбить! – вторит другой.

Похоже, назревает бунт. На рее бы кого не вздернули.

Вождь поднимает руку и, не дождавшись тишины, перекрывает общий ор мощным басом:

– Да вовсе не пустую! Смотрите, какие камушки я только что под кострищем нарыл, коричневые!

– Ну и засунь их себе, – взвизгивает кто-то слева, – за пазуху! Надоело копать.

– И про копание слушать, – подхватывают справа. – Хоть бы раз про что другое!

– Да где ж взять про другое? – всплескивает руками вождь.

– Писун пусть расскажет.

– А у него оно откуда? Он всю жизнь бок о бок с нами прожил. Ничего кроме того же самого никогда не видел.

Взгляды присутствующих разбредаются по ущелью, затем сами собой останавливаются на заезжем госте.

Точно, это наш шанс.

Выходим на сцену, дожидаемся, когда слушатели рассядутся и подпускаем в голос вкрадчивости:

– Ну и о чем вам поведать? О прокладке магистрали в нехоженой тайге или о повороте северных рек на запад?

– Не хотим про подвиг! – хором орут из зала. – Сказку давай!

– Про дракона?

– Да ну его! Он злобный и жадный. Душевного чего-нибудь!

– Душевного? А про кого?

– Да все едино, лишь бы с хорошим концом.

– Про Золушку, что ли?

– Нет, – выкрикивает кто-то после паузы, – про баб не надо, а то еще не уснем. Нейтрального чего-нибудь. И не занудного, чтоб просвет раньше обнаружился, чем все нервы измотаются.

Единственная сказка, к созданию которой приложился Брайан, была как раз про заморского змея. Но тут дело такое, коли одну сочинил, то и вторую сумеешь. Так что давай, брат, с ходу. Пожелания тебе известны.

Брайан кивает и приступает:

– Посадил дед репку, уродилась она по пояс. Пока мертвяки на корню не сожрали, начал он ее тягать из земли и на полку складывать. На ту беду мышка-воришка мимо бежала, хвостиком махнула, репка упала и разбилась. Плачут дед с бабкой, заливаются горючими слезами. Заела мышку совесть. Не плачь дед, – говорит она, – не плачь бабка, скраду я вам в лабазе взамен редьку, да не простую, а с медом. Будете колобка своего отпаивать, когда он на окошке простынет и станет кашлять взахлеб.

Брайан обводит глазами аудиторию, потом добавляет:

– Тут и сказке конец, а кто понял, тот молодец.

Притихшие слушатели сидят не шелохнувшись, лишь Мозгля украдкой хлюпает носом.

– Ну, все, мужики, – встает, наконец, решительный Брыль, – пойдем чего-нибудь вывернем с корнем, глядишь, и нас кто пожалеет.

– Ты лучше буксы у дрезины смажь, – просветленным голосом советует Мозгля, – а мы пока колею расчистим. Вот тогда, может, и вспомнят о нас, а то и назад позовут. Хоть бы уголь подкидывать, или шлак из горна выгребать.

– Точно! – хором откликаются старатели и валят гурьбой к переезду.

Дальше все идет по писаному.

Двое прихваченным ломом отжимают и переводят пути, остальные убирают камни. Мелкие отбрасывают в сторону, более или менее округлые откатывают, плоские ставят на ребро и спроваживают туда же. Те, что возились со стрелкой, приносят недостающий рельс, укладывают, завинчивают гайки и вколачивают в шпалы костыли.

Брыль с Мозглей взбираются на платформу и ухватываются за коромысло.

Все готово к отправлению.

Речей не произносят. Провожающие лишь глядят затуманенными глазами.

– Пошел! – рявкает вождь, обрывая ностальгическую тему.

Брыль с Мозглей принимаются качать. Дрезина трогается, проплывает ударно отремонтированный участок и набирает ход.

С вершины откоса пикирует хохлатый, усаживается на плечо и командует:

– А ну, наддай! С ветеррком пойдем!

Косматые путейцы на нашего спутника никак не реагируют, то ли увлечены процессом, то ли по замыслу вообще не положено.

– Вовремя ты, – усмехаемся дальним уголком рта.

– Я всегда воврремя, порра бы прривыкнуть! – выпячивает грудь картавый.

Справа и слева склоны снижаются, постепенно сходя на нет. А вскоре железнодорожная насыпь начинает возвышаться над проплывающими окрестностями: редким корявым леском, крытыми прелым листом бочажинами в кустистых зарослях, кочковатыми проплешинами ядовитой зелени.

Оставив коромысло, сопровождающие сидят, свесив ноги, дрезина, мерно постукивая колесами, движется накатом, пейзаж уже полчаса как не меняется.

Где-то мы это уже видели. Похоже, до дела дорвался ярый последователь. Как бы пути не оказались закольцованными. Впрочем, для концептуального прохода там, вроде, бронепоезд предполагалось пустить.

– Мужики, – спрашиваем неожиданно, – бинта не найдется?

– На кой? – поворачивает голову Мозгля.

– Можно накрутить гаек, привязать и бросать их вперед.

– Зачем? – интересуется Мозгля без особого удивления.

– Ну, на всякий случай…

– И так обойдется, – отвечает он, переглядывается с Брылем, и сотоварищи, не сговариваясь, наваливаются на коромысло. Дрезина ускоряется и устремляется вдогонку за тенью прямо в понижение рельефа.

Уклон становится круче, старатели добавляют усилий, из букс вырываются снопы искр, встречный ветер режет глаза.

– Угрробят, урроды! – перекрывая свист в ушах, орет хохлатый.

Словно в подтверждение, нехорошо помянутые разом бросают коромысло, прыгают на ходу и катятся под откос.

С дурным криком «Полундрра!» картавый, подсвеченный сзади закатным солнцем, взмывает в воздух, мы следом, но не потому что вдруг выросли крылья. Со всего разгона дрезина влепляется в стопорящий отвал, а мы продолжаем движение.

Боковым зрением отметив справа кирпичное строение типа стационарный сортир, летим вперед и под мелодичный перезвон навигатора пробиваем головой радужное кольцо.

Пролог 

ПРИЗВАННЫЙ. Возможно, баллада. (Первый роман о Брайане)